На крыльях феникса - Дмитрий Каминский

У каждого своя могила. Повторилось в сознании юноши. А у него своя, где он похоронит прошлую жизнь. И пусть на ней прорастет роза, покрытая острыми шипами, которыми новопосвященный будет, не испытывая жалости, не проливая больше слез, разить Абсолютное зло. Разить!

Разить!

Разить!

Себастьян видел, как рассвет приходит с востока, окропляя верхушки облаков. Но больше не находил ничего прекрасного в этом. Одно желание переполняло юношу. Желание догнать упущенное, добиться такого же мастерства, как Тобиас, доказать себе и Людским богам, что смерть собратьев не была напрасной.

Он отчаянно клянется в этом.

Интерлюдия Вторая

Дождливый день. Траурная тишина. Пустой дворец. Статуи фениксов. Серебро потускнело, камень осыпался. Гул набата, словно завывания ветра. Прощальная молитва.

Ибо погибли паладины. Погибли поборники Ординума. Погибли новопосвященные. Убиты те, кто бороды еще не бреет.

Жилая башня. Мрак кельи. Она почти каморка. Повсюду клочки бумаги, постель залита чернилами. Поломанные перья. Вишневая лютня. Творение мастера и порванные струны.

Потрескивает поминальное пламя. Эхом раздается стук шагов рыжеволосого мастера-паладина. Он идет один.

Осторожно открывает дверь в келью. Ворошит в ней мусор. Разруха и хаос там, где была жизнь. Мастер-паладин идет к дворцу.

Тишина. Только отчаянные крики, стук и звон меча. Ступеньки вниз, вниз. Чад факелов, подвал.

Изрубленное чучело. Поваленные мечи, сломанные напополам бакены. Запах крови, запах пота.

Юноша, обнаженный по пояс. Спутанные грязные космы спадают на плечи. Он, не переставая бьет чучело со всех сторон. Рычит как волк, плюется как пес.

«Себастьян…»

Мастер-паладин делает шаг вперед. В ответ лишь новые удары. Меч гнется. Юноша бросает его об стену.

И ноги юноши подгибаются. Колени разбиваются о пол. Лицо закрыто руками. Ладони мокрые от слез…

История вторая: Трактиры и крылья

Глупец тот, кто думает, что бесы обитают лишь в Небытии! Зайдите в любой трактир! Да, вы, напыщенные и нарумяненные вельможи в шелковых трусах! Зайдите в трактир! Да там бесов больше, чем глистов в ночном горшке! И они еще и пьяные…

Николас III «Трезвенник» из Лексианов.

Зима, морозная и снежная, когда по ночам метель потоком несгибаемой силы проносится по широким улицам города, срывает ставни, а днем пушистый и крупный снег, подобно палантину, накрывает крыши домов и заставляет их обрушиваться под весом в сотню фунтов, захватила город Эйджгейт.

Недаром второй месяц зимы прозвали Колдмансом! Тепла от каминов и печей едва хватало, бездомные и бедняки погибали от обморожения, а дворняги бегали исхудалые, изнывающие от голода настолько, что не гнушались лакомиться плотью смертных. Они выли, рычали и лаяли словно волки, замечая добычу.

И сейчас, когда вой собак предвещал чью-то скорую смерть, человек среднего сложения и среднего роста, укутавшись в меховой плащ, вышел из парадной самой большой густонаселенной многонаселенной инсулы в городе, называемой Амфитеатром.

Ибо когда-то, еще до того как на трон сел прапрадедушка нынешнего короля, амфитеатр был заполнен не комнатушками, а трибунами.

Человек огляделся по сторонам, щуря глаза от щиплющего ветра и порхающих снежинок и прислушался.

Звуков во дворе было великое множество. Звенела сталь, кто-то истошно кричал от боли, кто-то ликовал. Рычали львы, кричали грифоны под аккомпанемент толпы и громкие, сотрясающие сам амфитеатр, аплодисменты.

– Убей! Убей! Убей! – ревела толпа.

Человек не стал удивляться, он привык. Когда-то в этом кругообразном дворе Повсюду был желтый песок.

Нет, не желтый, а алый.

Внутри инсулы, бывшего амфитеатра, погибали гладиаторы. И кровожадные зрители, затаив дыхание, следили за их гибелью. Победителя славили, побежденных скармливали хищникам. И так продолжалось до тех самых пор, пока гладиаторские бои не были запрещены указом, а амфитеатр (сооружение слишком красивое, чтобы его разрушать, и слишком великое, чтобы оставлять его заброшенным), постановлением городского совета не был превращен в жилую инсулу.

Глядя на заснеженные колоннады, арки, украшенные резьбой, и обнаженных каменных воинов, держащих свод кольцеобразной крыши, человек мысленно одобрил решение властей. Он натянул сильнее капюшон плаща, хватаясь за серебристую фибулу в виде феникса и, в последний раз вслушавшись в шум призрачных боев, вышел на большую улицу и беспокойно ухватился за оголовье меча, что болтался на бедре.

Призраков не существует, правда?

Вера в Людских богов отрицает загробную жизнь подобного характера. Умерший отправляется (если жил достойно и не был убит Абсолютным злом) в Чертоги богов, где Ординум восседает на троне из солнечного света, либо, (если жизнь была наполнена преступлениями и грехами), в Небытие.

А там, вечно голодные Темные боги с удовольствием разорвут жалкую душонку.

Человек считал, что лучше призраки, чем Небытие.

Но мечты и желания – удел несмышленых детишек, катающих по полу деревянных лошадок на колесиках. Разумом человек понимал, что никогда и никому не встретить здесь, в Поднебесье, умерших родных, погибших друзей. Единственное, что от них осталось, это образ, запечатленный каким-то художником в воздухе, образ, что носит название фантом. Такой же фантом во дворе Амфитеатра – ожившая, но однообразная картина древних событий.

Когда человек оставил фантомов позади и миновал несколько одинаковых улиц, а затем затянутый льдом идеально круглый пруд, ветер стих и крупицы снега перестали бить по лицу. Они падали медленно и равномерно. Мужчина больше не кутался в плащ, и прохожие могли приметить и меч, и стеганую защиту и, самое главное, гербовую накидку с алым фениксом по центру.

Но никто не обращал внимания. Беспокойные матери уводили детей с замерзших улиц, стражники лениво шагали, загребая ногами снег: патрулировали город.

Торговцы закрывали свои лавки. Из их уст доносилась брань. Собаки сворами бегали по закоулкам и рылись в отбросах.

Человек не глядел по сторонам, предпочитая смотреть под ноги и думать. Он вспоминал, какой была прошлогодняя зима. Тогда горожанам пришлось туговато. Ударили сильные морозы. Эйджгейт превратился в Земли Ледяного Тумана. Поставка пищи была прекращена, реку Бернинтайм покрыл толстый слой льда. Корабли и лодки просто не могли привезти продовольствие. А снежные заносы мешали доставить его по суше.

Горожане замерзали прямо в своих домах. Кое-кто обезумел от голода настолько, что пожирал собственных детей. Один кузнец съел свою дочку, не вынимая из колыбели. Он прирезал ее ножом, которой только что выковал.

Прошлой зимой человек вызвался патрулировать улицы Эйджгейта, но получил отказ. Этой зимой вызываться надобности не возникло. Он был рад тому, что Колдманс выдался терпимым. Теперь мужчина мог по собственной воле двигаться вверх по улице Уильяма Складчика, ища глазами вывеску «Дубовый трактир».

«Дубовый трактир» имел славу дешевого трактира, не с самым лучшим обслуживанием. Его давно облюбовали простые жители Района торговцев. Дешевые блюда и бесплатный, некачественный алкоголь по выходным. Раньше можно было хоть целый день травить свое тело, однако, капитан городской стражи настоял на том, чтобы посетителям давали не больше одной стопки самогона в день. Такое решение было обусловлено тем, что после выходных его подопечным приходилось усмирять особо буйных пьяниц.

Человек в гербовой накидке с фениксом никогда не посещал «Дубовый трактир» за свои двадцать лет. И не посетил бы еще двадцать, если бы не друг. Которому, как он сам выразился, требуется помощь. Помощь паладина.

Когда перед его глазами предстало старое кирпичное здание, с облупившейся черепицей и с вывеской, что изображала оживший дуб, вливающий себе в рот какое-то пойло, желание посетить заведение отпало окончательно. Да еще, к тому же, с крыши свалился снег и упал прямо ему на голову. Человек только недовольно посмотрел наверх и отворил массивную дверь, заходя внутрь.

После мороза, стоявшего снаружи, тепло помещения, создаваемое жаром камина, свечей и кухонных печей, было самой настоящей отрадой. Человек несколько повеселел, отряхнул ботинки, избавился от снега на плаще и снял капюшон. Мужчина внимательно оглядел квадратный, маленький зал харчевни. Создавалось впечатление, что это не трактир, а ведро с рыбой – настолько много народа здесь помещалось.

Столы возле окон были сплошь заняты хохочущими компаниями, в каждой, как на подбор, было по пять человек. Эти люди без остановки хлебали что-то вроде пива (паладин не разбирался), рассказывали друг другу байки, рассуждали о своей нелегкой жизни, жаловались на безумный мир и отсутствие хорошей работы. Иногда они начинали что-то доказывать, стуча кружкой или кулаком по грязной столешнице. Некоторые мужчины, уже успевшие пропустить несколько кружек, лежали под лавкой, или же уткнулись носом в миску с едой.